ДОРОГАЯ САКМАРА ГЕОРГИЕВНА!
У Мандельштама, как известно, была тоска по мировой культуре. А у людей моего поколения тоска по личностям, независимым, ярким, эпохальным. Ахматова писала об эпохе Пушкина, столь любимого Вами, на филфаке – продолжается эпоха Сакмары Георгиевны Ильенко. И это не преувеличение.
У поэта Вячеслава Иванова я встретила удивительное словосочетание «зачинательная личность». Такой «зачинательной личностью» для нашего факультета стали Вы. Всем известно, что филфак «аукается» Вашим именем. Именем, которое здесь давно мифологизировано.
Высокая исследовательская и человеческая культура, коими отличается филологический факультет, - от Вас, благодаря Вам. Поэтому неудивительно, что до сих пор Ваш пульс и пульс факультета бьются в такт. И хочется верить, что Вам как награда ведомо сегодня то исключительное чувство блаженства, о котором так проникновенно сказано у Тютчева: «Всё во мне, и я во всем!..»
У Платона была идея «философа на троне». У Данте – «философа у трона». Вы – «философ у трона» высокой Филологической науки. Мудрый и справедливый Учитель, облагораживающий в наше прагматичное время волю к фундаментальному Научному Знанию. Вы образец профессионального поведения в Науке, верности научной истине.
Быть отмеченной Вами – настоящее счастье. Оправдать же Ваше доверие почти невозможно. Ибо почти невозможно постоянно соответствовать Вашему «гамбургскому» счету.
Если сказать в одной фразе, то Вы, дорогая Сакмара Георгиевна, в моем скромном осмыслении (и возможно – домысливании) стали режиссером моей научной жизни. Вы задали мне высокую планку. Отсюда мой страх – страх не разочаровать, не упасть в Ваших глазах. И этот страх, как точно определила его природу ещё Марина Цветаева, есть восхищение. Ваши высказывания и оценки определили мое понимание науки и статуса ученого в ней. Как-то Вы сказали: «Есть ученые, которые делают честь совету. И есть ученые, которым делает честь совет». Я запомнила это.
Вы имеете то, что физиолог и мыслитель А.А. Ухтомский называл «доминантой души». Способность слышать и понимать другого.
Однажды Вы обратили внимание на мифологему счастья, которую я привела в своем докторском автореферате: «Счастье - это немного стыдно». И всё-таки будьте счастливы и храни Вас Бог. И для Вас это совсем не стыдно.
До последнего часа
Обращенным к звезде –
Уходящая раса,
Спасибо тебе!..
Дорогая Сакмара Георгиевна! Ваше присутствие в этом мире делает его чище и благороднее. Пожалуйста, живите дольше.
С любовью и благодарностью,
Наталья Львовна
Он был настоящим в любви и творчестве, в науке и искусстве.
Он умел прощать и не прощать.
Он был страстным человеком, а потому и неудобным, "неформатным".
Я знала радостный и горький язык общений с Ним.
На кафедре, у него дома на Космонавтов, в любимом им Павловске.
Внимание и доверие Его ко мне - бесценный подарок судьбы.
Именно Он указал мне тернистый путь "собирания себя" как ученого.
На переводе "Божественной комедии" Данте Он написал мне: "Дорогой Наталье Львовне - основной "концепт" европейской культуры с пожеланием выйти к звездам".
Он ушел в вечность, израненный исходом учеников и жестокой болезнью.
Владимир Георгиевич Маранцман.
Выдающийся ученый-гуманитарий XX века.
В. Г. Маранцман
И гибель, и спасенье,
и счастие, и боль,
прозренье, наважденье,
душистый мед и соль.
Искусство не паромщик,
не посох, не броня,
не воин и не кормщик,
но волшебство огня.
До раны обжигая,
притягивает вновь.
Начала нет и края...
Искусство как любовь.
Фотографии и видеоматериалы из семейного архива любезно предоставлены автору вдовой В. Г. Маранцмана - Еленой Константиновной Маранцман.
ЗАСЛУЖИТЬ СОБЕСЕДНИКА: ПРОФЕССОР ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА НИКИТИНА
Настоящее собеседование есть дело трудного достигания, когда самоутверждение перестает стоять заслонкою между людьми.
А. А. Ухтомский
Судьба подарила мне заочное знакомство с ульяновским профессором Екатериной Ивановной Никитиной, известным российским методистом-словесником XX века, автором талантливых учебников «Русская речь», по которым я работала, будучи ещё школьным учителем.
Моя частная научно-дружеская переписка[1] с нею датирована 2003 – 2005 годами. Содержание писем Екатерины Ивановны, написанных красивым каллиграфическим почерком, свидетельствует о ее эпистолярном даре, удивительном чувстве языка и редкой тактичности и искренности по отношению к собеседнику. В этих письмах для читателя «сетевого столетия» возникает образ истинного русского интеллигента-подвижника конца двадцатого века.
Значение же ее писем явственно возрастает с пониманием, что в новом столетии потеря письма и замена его равнодушным компьютерным набором уже воспринимается как культурная утрата.
Переписка с Екатериной Ивановной Никитиной помогла мне в полной мере оценить нравственную сторону учения о доминанте А.А. Ухтомского применительно к моей профессиональной деятельности. Я благодарна судьбе, которая благосклонно подарила мне в лице Екатерины Ивановны «заслуженного собеседника», умного и талантливого, благородного и деликатного. В диалоге с нею я поняла, что «установка на лицо другого» не менее важна и в отношениях между учеными. Меня поразило ее искреннее желание постигать содержание моей новой для неё исследовательской доминанты в научно-методической области, которой она посвятила свою жизнь. «Ульяновская затворница» (так однажды пошутила Екатерина Ивановна) одной из первых оценила и признала перспективность лингвоконцептоцентрической методики применительно к речевому развитию школьников.
С.С. Аверинцев, определяя научный статус филологии, писал, что филология есть наука не точная, но строгая. Благодаря доброжелательно-дружескому и одновременно беспристрастно-критическому разбору Екатериной Ивановной Никитиной моих первых учебно-методических книг[2] и рецензии на них (написанной ею, уже больной, в соавторстве с аспирантами) для меня и современная методика стала строгой и честной (уважающей авторские права) наукой.
Д.С. Лихачев однажды заметил: «Каждый интеллигентный человек должен быть хотя бы немного филологом». Екатерина Ивановна Никитина была талантливым филологом и в высшей степени интеллигентным человеком. Она стоит в ряду удивительных «человеческих лиц» в методической науке.
В моей памяти Екатерина Ивановна останется человеком безупречной научной репутации и большого сердца. Собеседником, общением с которым в пространстве русского языка и русской культуры я бесконечно дорожила и дорожу. Иметь такого Заслуженного Собеседника – редкое счастье.
Мне повезло. В период написания докторской диссертации я чувствовала пристальное внимание к моей работе со стороны Елены Александровны Быстровой. Её научное расположение укрепляло мою веру в себя, помогало двигаться вперед, несмотря на неблагоприятные повороты судьбы. Хотя наша коммуникация была только телефонной, она сыграла большую роль в моей жизни.
Инициатором всегда неожиданных телефонных звонков (их было три или четыре) была она. Я бы не посмела звонить ей сама. Каждый ее телефонный звонок – это большая ценность, радость и ответственность. Поэт сказал: «Лицом к лицу/ Лица не увидать./Большое видится на расстояньи». В моих отношениях с Еленой Александровной это было именно так.. Я ощущала, что в методической науке мы с нею, авторитетнейшим ученым, одной группы крови (пятой -«культурологической»), но, разумеется, разной весовой категории. Отсюда мой страх – «страх не угадать, не повредить самой себе, упасть в глазах» академика.
Образ Елены Александровны для меня – это прежде всего звучащее в телефонной трубке слово. Слово Значимого Другого. Обращенное ко мне. Слово, всегда эмоционально насыщенное и всегда долго переживаемое мною.
Первый звонок – звонок - предупреждение: «О чем Вы думаете? Сколько можно сидеть? Заканчивайте! У нас в академии было выступление, связанное с концептами. Неоднозначно, но любопытно».
Второй звонок - звонок – поддержка: научная и человеческая. Елена Александровна из Москвы угадала, как нужна была мне после смерти В.Г. Маранцмана «доминанта на лицо». И она ее дала мне. И снова отчеканила: «Пишите скорее. Вы для меня де-факто давно уже доктор». После таких слов как можно было не писать, откладывать, оправдывая и жалея себя? Правильно говорят, что кем-то и чем-то человек становится через слово. Елена Александровна это понимала.
Третий звонок как всегда короткий – подытоживающий два предыдущих: «Как Ваши дела? Учтите: я - Ваш оппонент!»
Дымным августом 2010 года я впервые сама позвонила Елене Александровне, чтобы сообщить о готовности докторской диссертации. Елена Александровна лежала в больнице. Но голос был тот же – царственно-уверенный, молодой.
Вскоре её не стало. Телефонный разговор оборвался. Я не успела. Опоздала сказать ей простые человеческие слова признательности и благодарности:
И кричит душа моя от боли,
И молчит мой черный телефон…